Тайга шумела листвою, покачивая в высоте верхушками древнего кедровника, пристально всматривалась в человека согнувшегося на бережку быстрого ручья с деревянным лотком в руках.
Человек в тайге не редкость, – сколько их по лесам бродит, зверьём да птицей промышляют. Встречаются в тайге и беглые. Тайга-то матушка она без границ и краев, бесконечна она, а потому спрятаться в ней от розыску, завсегда можно.
Но Мокий, – человек, что с лотком у ручья день-деньской корячился, не беглый каторжник был. Его золотой бес одолел, – поселился в нём гадкий чертяка, да днями и ночами напролет, душу ему грыз, словно червь проклятущий, ненасытный. Золотом бредил Мокий, с мыслями о нём вставал с раннего утра, думал о нем когда в ручье по колено в ледяной воде стоял, всматриваясь в лоток в надежде золотые крупинки отыскать, с мыслями о золоте, в наступивших сумерках, валился он без сил на подстилку в землянке своей…Да и сны ему снились только лишь про золото, и в снах этих, ступал он в богатых одеждах, и шапке собольей, по тайге золотыми сверкающими самородками усеянной, а в небесах солнце золотое горело, щедро дорогу ему освещая…А по-честному, дела у Мокия оставившего за сотни вёрст в деревне жену и детишек малых, шли, – хуже некуда. Прослышал он про ручей этот в кабаке за штофом вина. Давно не евший, исхудалый крестьянин в порванной донельзя рубахе и расползавшихся лаптях, захмелев от поднесенного в щедроте и сострадании, сказывал про то место, затерянное в глубокой тайге, – дескать, золота там, – будто в сказке! Да так много там самородков, да золотого песку, что ручей в солнечном свете так и искрится, так и сверкает. Его спрашивают, – а чего ты сам туда не идешь? А тот головой завертел, плечами пожал – куда мне уж теперича? Моё дело – помирать…
Ну, мужики конечно посмеялись над пьяненьким крестьянином, да и разошлись кто куда. А Мокий призадумался. Чего ему терять…За всю жизнь ничего так и не скопил, не приобрел. Изба – развалюха, детишки, голыми босыми бегают, жена – одни скулы торчат,– едва с хлеба на квас перебиваются. Если мужик тот не соврал, – богатеем вернётся домой. Заживут тогда они… Махнул на все Мокий, попрощался со своими в слезах, бороду огладил, взял котомку со скудными припасами, да в тайгу подался, к тому месту о котором мужичонка сказывал…
…Вот уж год как Мокий на ручье том промышлял. За все это время, в муках адских, гнул спину в водах ручья того, гнусом, голодом и холодом терзаемый, а намыл золотишка – всего ничего! Пару-тройку щепоток песку золотого едва наберется. До того в счастье своем и удаче разуверился Мокий, что грешным делом хотел на себя руки наложить, – повеситься на дереве, и весь сказ.
Но вот в один из дней, случилось такое чудо, о котором он и в снах прекрасных не мечтал…
…Жарким, летним днем, стоял Мокий, с проклятым трижды лотком в руках, и мыл песок ручейный, всматриваясь в него сквозь пот застилающий глаза. Как всегда, несчастные одна две крупицы, да и те редкие гости в лотке. Отчаяние берет душу, спину ломит, ноги распухли от воды ледяной, мошкара тучами вьется, – кровушку жадно сосёт, – погань мерзкая.
Опять пусто…Обманул конечно же мужик паскуда, наврал в три короба, про горы золотые! Сказал лишь для красного словца, чтобы людей повеселить…
Бросил Мокий в сердцах лоток опостылевший, вышел на берег, сел под кедром могучим, и не сдержался – заплакал, словно дитё малое. Сколько можно мыкаться, терпеть, страдать? Будет ли когда конец его мытарствам, или взаправду взять, да и повеситься здесь же на кедре вековом…
Утер он слезы горькие ладонью, и вдруг видит совсем недалече от него...волк стоит. Мокий обмер весь от страху. Где один волк, там и остальные! Набросятся стаей, заедят насмерть, обглодают косточки его… До того видел он и волков по тайге, и мишек косолапых, а однажды и росомаху меж березняка углядел. Но те, хоронились от человека, старались уйти от глаз подальше…А тут волчара серый самолично пожаловал, – видать почуял что жизнь Мокию не мила стала, решил услугу милостью оказать…
Встал мужик, перекрестился, – смотрит на волка, ну давай серый, чего ждешь? Вот он я!
А волк так смотрит на него, глазами умными, словно, человек. Потом двинулся с места, и к нему осторожно подошел. Ну, Мокий видит такое дело, на колени встал, рубаху рванул, – давай, верши суд!
Волк обнюхал его, да и заскулил. Мокий удивился конечно, – чего это серый жалостливый такой вдруг? Волк пошел от него, а потом обернулся как бы, с собой зовет. Мокий как завороженный встал с колен, и за ним пошёл. А серый ведет его вдоль ручья, местами где Мокий, и не бывал никогда. Долго шли… Мужику аж боязно стало, – куда это его волчара ведет, не к гиблым ли местам? Лучше бы уж там загрыз, по-простому. Но вот вскоре вышли они к скалистой излучине, там где камни словно великаны над ручьем нависают, а орлы над горными вершинами в небесах кругами ходят. Глядит Мокий, а тут в ручье-то всё дно желтыми камнями усеяно. Вошел в воду, поднял один камень, а это…Золото что ли? На зуб попробовал, – божечки мои, – самородок! Тут золота – счесть, не перечесть! Повсюду здесь, – золото!
Бросился Мокий подбирать самородки, – словно обезумел. А какие крупные, – иные с гусиное яйцо… Поднимает он золото со дна ручья, а оно горит, на солнце сверкает. На берег кладет, и опять в ручей бросается, слова шепчет безумные, голова у него кругом идет. Вдруг вспомнил про волка. Кинулся к нему, лапы целует, молится на него, поклоны отбивает:
–Волченька, благодетель ты мой! Век доброту твою не забуду! Родной, милый ты мой, спасибо тебе… Пойдем со мной, богато в тереме жить будешь, холить и лелеять тебя буду, золотой ты мой волчок…
Потом, бросился вновь к ручью золото подбирать, а волк посмотрел на человека, вздохнул, и…скрылся в тайге. Эх, человече, человече…Что для меня богатство, да терем расписной. Тайга-матушка, да воля-волюшка, – вот моё богатство и счастье. А ты живи по-честному, людям помогай, да радуйся!
Свежие комментарии